Эпитет

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Эта статья или раздел нуждается в переработке. Пожалуйста, улучшите её в соответствии с правилами написания статей.

Эпи́тет (греч. ἐπίθετον, «прозвище») — термин теории литературы: определение при слове, влияющее на его выразительность.

Содержание этого термина недостаточно устойчиво и ясно, несмотря на его употребительность.

ЭПИТЕТ, слово или целое выражение, которое благодаря своей структуре и особой функции в тексте приобретает некоторое новое значение или смысловой оттенок.

Сближение истории литературной выразительности с историей языка должно отразиться на теории эпитета: его история уже теперь близка к истории грамматического определения и, вероятно, этому термину суждено уступить место иным категориям поэтической выразительности.

Не имея в теории литературы определённого положения, название "эпитет" прилагается приблизительно к тем явлениям, которые в синтаксисе называются определением, в этимологии — прилагательным; но совпадение это только частичное.

Установленного взгляда на эпитет у теоретиков нет: одни относят его к фигурам, другие ставят его, наряду с фигурами и тропами, как самостоятельное средство поэтической изобразительности; одни отождествляют эпитеты украшающий и постоянный, другие разделяют их; одни считают эпитет элементом исключительно поэтической речи, другие находят его в прозе.

А. Н. Веселовский («Из истории эпитета» // «Журнал Министерства народного просвещения», 1895, № 12) охарактеризовал несколько моментов истории эпитета, являющейся, однако, лишь искусственно выделенным фрагментом общей истории стиля.

Теория литературы имеет дело только с так называемым украшающим эпитетом (epitheton ornans); название это неверно и ведёт своё происхождение из старой теории, видевшей в приёмах поэтического мышления средства для украшения поэтической речи; но только явления, обозначенные этим названием, представляют собой категорию, выделяемую теорией литературы в термине "эпитет".

Как не всякий эпитет имеет форму грамматического определения, так не всякое грамматическое определение есть эпитет: определение, суживающее объём определяемого понятия, не есть эпитет.

Логика различает суждения синтетические — такие, в которых сказуемое называет признак, не заключённый в подлежащем (эта гора высока) и аналитические — такие, в которых сказуемое лишь повторяет признак, уже имеющийся в подлежащем (люди смертны).

Перенося это различение на грамматические определения, можно сказать, что название эпитета носят лишь аналитические определения: «рассеянная буря», «малиновый берет» не эпитеты, но «ясная лазурь», «длиннотенное копьё», «щепетильный Лондон», «Боже правый» — эпитеты, потому что ясность есть постоянный признак лазури, щепетильность — признак, добытый из анализа представления поэта о Лондоне, и т. д.

Для логики это различение не безусловно, но для психики творящей мысли, для истории языка оно имеет решающее значение.

Эпитет — начало разложения слитного комплекса представлений — выделяет признак, уже данный в определяемом слове, потому что это необходимо для сознания, разбирающегося в явлениях; признак, выделяемый им, может нам казаться несущественным, случайным, но не таким он является для творящей мысли.

Если былина всегда называет седло черкасским, то не для того, чтобы отличить данное седло от других, не черкасских, а потому, что это седло богатыря, лучшее, какое народ-поэт может себе представить: это не простое определение, а приём стилистической идеализации. Как и иные приёмы — условные обороты, типичные формулы — эпитет в древнейшем песенном творчестве легко становится постоянным, неизменно повторяемым при известном слове (руки белые, красна девица) и настолько тесно с ним скрепленным, что даже противоречия и нелепости не побеждают его («руки белые» оказываются у «арапина», царь Калина — «собака» не только в устах его врагов, но и в речи его посла к князю Владимиру).

Это «забвение реального смысла», по терминологии A. H. Вeселовского, есть уже вторичное явление, но и самое появление постоянного эпитета нельзя считать первичным: его постоянство, которое обычно считаетсяпризнаком эпики, эпического миросозерцания, есть результат отбора после некоторого разнообразия.

Возможно, что в эпоху древнейшего (синкретического, лирико-эпического) песенного творчества этого постоянства ещё не было: «лишь позднее оно стало признаком того типически условного — и сословного — миросозерцания и стиля, который мы считаем, несколько односторонне, характерным для эпоса и народной поэзии».

Анализируя поэтические эпитеты, А. Н. Веселовский находит возможность разбить их на две обширные категории: 1) Эпитет тавтологический, подновляющий нарицательное значение слова, освежающий его потускневшую в сознании внутреннюю форму («крутой берег»: берег — одного происхождения с Berg — и так значит 'крутой'; «грязи топучия»; «красна девица») и 2) Эпитет пояснительный, усиливающий, подчеркивающий какой-нибудь один признак; этот признак либо считается в предмете существенным, либо характеризует его по отношению к практической цели и идеальному совершенству.

Подметив эту разницу, немецкие теоретики пытались делить эпитеты на Adjectiva der Bezeichnung (эпитеты обозначения) и der Beziehung (эпитеты отношения); первые Готшаль без всякого основания отождествляет с постоянными, вторые — с украшающими, причём необходимым признаком последних считает метафоричность.

Должно отметить, что, «говоря о существенном признаке, как характерном для содержания пояснительного эпитета, мы должны иметь в виду относительность этой существенности». Так, например, в словосочетаниях «белый лебедь», «трава зелёная», эпитеты безотносительно существенны; наоборот, в «честитый царь», «столы белодубовые», «ножки резвые» эпитет определяет то совершенство, которое желательно приписать определяемому объекту: коли ножки, то уж резвые, коли царь, то уж честитый.

Отсюда пристрастие к эпитетам "золотой", "белый" и т. п. Особенное внимание обращает А. Н. Веселовский на две группы эпитетов, поверхностно сходные, но по существу и по хронологии глубоко различные: «между ними лежит полоса развития — от безразличия впечатлений к их сознательной раздельности», это эпитет-метафора и эпитет синкретический.

Первый — как и всякая метафора — предполагает сознательное перенесение оттеняемого признака с одного из сравниваемых объектов на другой («сладкая тишина», «блестящее общество», «сонный лес»).

Второй есть результат ассоциации чувственных представлений; не сознавая этого, мы получаем ощущения слитного характера; получаются такие явления, как audition colorée — и такие эпитеты, где впечатления слуха и зрения смешаны не метафорически, не иносказательно, но в прямом смысле.

Конкретные примеры сложны, но можно утверждать, что с психологической точки зрения в таких эпитетах, как «малиновый звон», «прозрачный звук лошадиных копыт» (Толстой) мы имеем дело скорее с синкретизмом, чем с метафорой.

История эпитета представляет собой одну из выразительнейших страниц в судьбах литературных форм; это история не только поэтического стиля, но и всего «поэтического сознания от его физиологических и антропологических начал и их выражений в слове — до их закрепощения в ряды формул, наполняющихся содержанием очередных общественных миpoсозерцаний.

За иным эпитетом, к которому мы относимся безучастно, так мы к нему привыкли, лежит далекая историко-психологическая перспектива, накопление метафор, сравнений и отвлечений, целая история вкуса и стиля, в его эволюции от идей полезного и желаемого до выделения понятия прекрасного».

Так оценивая эволюцию эпитета, А. Н. Веселовский видит общее её направление в «разложении его типичности индивидуализмом».

На первых порах мы имеем эпитеты типичные, общие для группы, например равно применяемые ко всем героям. Ещё в Нибелунгах все восхваляемые предметы певец охотно называет белыми или ясными, все отрицательные явления — черны, мрачны. В дальнейшем самосознание развивающейся личности связано с индивидуализацией её впечатлений — эпитет становится характеризующим; типизирующего эпитета уже недостаточно для мысли, и она категоризирует его, осложняет прибавлениями: получается сложный эпитет, подчас сокращённый из целого сравнения, описания.

Это не единственный вид сложного эпитета: сложность получается также от парного сочетания синонимов, от соединения взаимно определяющих эпитетов и т. д. Говорят, что эпитет — пробный камень для поэта; и действительно, есть сторона творчества, которая именно в этом элементарном приёме находит особенно яркое выражение: это способность к анализу, к характеристик.

Известное понятие находится в употреблении, оставаясь неразложенным и не задевая мысли: мыслитель — все равно, поэт или прозаик — в одном определении выделяет его признак, существенный, но дотоле незаметный.

Такие эпитеты, как у Пушкина «простодушной клеветы» или у Лермонтова «неполных радостей земных» разом, точно вспышка молнии, освещают нам содержание явления, в которое мы еле вдумывались; они переводят в сознание то, что смутно ощущалось за его порогом. Поэтому нельзя считать основательными указания на плеонастический характер эпитетов: они основаны на смешении логической точки зрения с психологической.

Эпитет, повторяющий — иногда подновляющий — значение определяемая слова, придаёт ему новый оттенок; он нужен и потому в нём нет плеоназма.